— Нет, типун тебе на язык.
— А что тогда?
— Вообще-то ты можешь отказаться, но я не думаю, что ты это сделаешь.
Проф — не тот человек, которому можно сказать «ну!», поэтому я терпеливо ждал продолжения. И оно последовало:
— Тебя ждут в героическом третьем полку истребительной авиации клана Кальтаниссетта. Не для того чтобы публично спустить с тебя шкуру, а для того чтобы поздравить со славной победой, проэкзаменовать и выдать пилотские права, если ты, конечно, не провалишься.
У меня пересохло в горле.
— Это такой способ от меня избавиться? Уже научился?
— Нет, хотя тебя следовало бы отстранить от полетов.
— Тогда зачем?
— В признание своих талантов ты не веришь?
Я передернулся.
— Хм, сейчас это довольно трудно.
Что это я отпихиваюсь от такой чести? Здорово, конечно, — но вставать, идти куда-то, садиться в пилотское кресло, перегрузки… У-у!
— Тебе обязательно нужно объяснение?
— М-мм, желательно.
— Во-первых, ты действительно научился. Приглашение приходить полетать не аннулируется, не волнуйся. И не радуйся прежде времени, тебе еще придется экзаменоваться.
— А во-вторых?
— Во-вторых, тебе просто повезло. Этот инцидент с катерами Кремоны очень понравился руководству.
— Понятно, а зачем такая спешка, нельзя было подождать до понедельника?
Проф хмыкнул.
— И хочется и колется? Так тебе и надо! Считай это испытанием на прочность. Ну ты встаешь?
— Встаю, — вздохнул я, — у меня еще один вопрос. Почему вы не возражаете против всего этого?
— Из чувства самосохранения. Если у тебя будут права, то в следующий раз ты возьмешь катер напрокат. Кстати, у кого ты его угнал?
— Понятия не имею! А какая разница?
— Если ты вернул его неповрежденным, то никакой.
Проф, кажется, все понял, но искать владельца катера не будет. Отлично, еще не хватало, чтобы Гвидо влетело во второй раз.
— Катер цел. В меня ни разу не попали. Кстати, логично еще научиться водить элемобиль. Тоже будут права — тоже буду брать напрокат.
— Видал я наглецов, но таких!.. Элемобиль во всей Галактике водят с четырнадцати лет, понял? А на катера и глайдеры ограничения нет. По недостатку воображения, надо полагать, ты в этом мире не предусмотрен.
— Ну-у до четырнадцати лет мне всего каких-нибудь девять месяцев осталось.
— Достаточно, чтобы ты успел перевернуть ось вращения Этны. Ты вставать-то будешь?
Надо все проанализировать, как встарь. Если я отказываюсь отвечать на вопросы, то и спрашивать не могу. Похоже, проф признал: есть вещи, о которых лучше не знать — даже ему. Что я угнал катер не просто так и что я знаю, чей он, — проф наверняка догадался. Но копать не будет — вот и хорошо. Но почему?.. Вечно мне не хватает времени, чтобы все обдумать: мир вокруг вертится слишком быстро.
После душа посмотрел на себя в зеркало: физиономия у меня бледная и напряженная, как у покойника в стадии окоченения. Зато больше никто не злится.
На аэродром меня вез Филиппо, почему-то один. Когда мы оказались в элемобиле, он посмотрел на меня вопросительно. Я только помотал головой:
— Завтра.
— Хорошо. Но про бой-то расскажи.
Мы так увлеклись, что чуть не попали в аварию. И потом хохотали по этому поводу до самого аэродрома героического третьего истребительного.
Встречали меня без торжеств, но никаких упреков я не услышал. Сам полковник сообщил мне условия экзамена, я прошел тестирование по теоретическим вопросам (главным образом предполетная подготовка машины) и полетел плести небесные кружева. Лучше не скажешь — летчики поэтичны, почти как древние скандинавские скальды. [60]
Хорошо, что с утра я не успел испугаться — слишком быстро все произошло. Экзамен оказался отнюдь не формальностью. Я, наверное, «патентованный отличник», или, как выражаются ребята с оттенком презрения: «зубрила» (что это значит?). Но здесь сделал пару ошибок — впрочем, это допускается, так что свои права я получу.
Майор Барлетта помог мне выбраться из катера: ноги так дрожали, что сам бы я не сумел.
— Таким учеником можно гордиться, — кивнул он, — только не угоняй больше ничего, ладно?
— Ладно, не буду. Да больше и не придется. Вы же мне дадите напрокат, если понадобится?
Я поклонился ему так, как принято кланяться на кемпо сенсею. Он ухмыльнулся, поклонился в ответ, потом хлопнул меня по плечу:
— Пошли, сделаем тебе красивый документ.
Никакого торжественного акта не было, но меня и Барлетту поздравляли все, кто оказывался поблизости — некоторые, по моим наблюдениям, даже не один раз, и по этому поводу майор рассказал анекдот про молодожена-склеротика.
Гостеприимный третий истребительный я покидал уже ближе к вечеру.
Корабль на Новую Британию по расписанию уже улетел, к тому же Филиппо и так догадался, что угон катера связан со спасением Бутса, так что при нем вполне можно было позвонить ребятам. Я так и сделал. Сначала Гвидо — он пострадал больше всех и, в отличие от меня, не получил никакой награды. Это несправедливо. Надо что-то сделать по этому поводу.
— Гвидо, привет.
— Привет.
Голос у него гораздо живее, чем вчера.
— Как дела?
— Ничего, в школу не ходил, так что нормально. Э-э, Энрик, — робко произнес он, — мне очень надо с тобой поговорить.
— Хорошо, давай встретимся и погуляем. Завтра или послезавтра, когда хочешь.
— Лучше завтра и пораньше.
Эк его припекло. Я был уверен, что он предпочтет еще денек поваляться дома.
— Ладно, я тебе перезвоню попозже: надо, чтобы меня отпустили.
— Угу. Ну, пока.
— До завтра.
Следующий звонок — Ларисе. Надо же дать ей убедиться, что я не умираю, а сама она обещала не спрашивать. Разговор оказался почти деловым и довольно грустным. Лариса сказала, что от нашей компании откололись Мария и Пьетро. Честно говоря, я не очень удивился: Пьетро интересовался Ларисой, а она не обращала на него внимания. А тихая, молчаливая Мария — я едва мог вспомнить ее голос — так на меня смотрела, что я чувствовал себя пловцом, потерявшим плавки, под лучом прожектора береговой охраны. Оба убедились, что им ничего не светит, и ушли.
Хвастать своими успехами в такой обстановке не хотелось. Хотя, возможно, «все к лучшему в этом лучшем из миров» [61] — отношения между оставшимися избавятся от некоторой напряженности: не так сказал, не так повернулся. Разговаривать мы закончили, когда элемобиль уже подъезжал к воротам Лабораторного парка.
Все, остаток дня я проведу в горизонтальном положении, и горе тому, кто попытается мне помешать. Только надо узнать: можно ли мне завтра пойти погулять (можно), улетел ли корабль (улетел), и еще — перезвонить Гвидо (тот был просто счастлив). У-уф!
Глава 59
Я встретился с Гвидо в воротах Центрального парка. «Мне здорово влетело», — было написано у него на лбу крупными буквами, поэтому я постарался поскорее увести его в какую-нибудь пустынную аллею. Гвидо молчал, не решаясь начать серьезный разговор, ради которого он вытащил меня из дому.
— Пойдем полежим на травке, — предложил я, когда мы с ним подошли к одной уединенной полянке со столетним английским газоном.
— Угу, — согласился Гвидо, — м-м, Энрик, ты ведь не кричишь и не плачешь, когда тебя порют?
Я покачал головой.
— Поделиться опытом, как это делается?
— Ну-у да! Поделись.
И как же я этому научился? Просто решил — и все. И было мне семь лет. И наказывать меня тогда было просто некому. Правда, меня один раз поймали и опять переломали едва сросшиеся ребра, но это не то. Гвидо все это не поможет.
— Мне казалось, — осторожно начал я, — что ты теперь много тренируешься на кемпо. Вид у тебя такой… Уверенный.
— Угу, какое это имеет отношение?
— Самое прямое. Там же ты не рыдаешь, получив боккэном.
60
Отличительным признаком поэзии скальдов является замена любого понятия метафорой: нельзя сказать «море», можно «путь угрей» или «луг кабана Винблинди» (кабан Винблинди — кит.).
61
Цитата из вольтеровского «Кандида», почти рефрен. Там она всегда повторяется с немалым ехидством.